Возможен ли мир без войны

Категорія (предмет): Соціологія

Arial

-A A A+

Введение.

1. Теории конфликтов и мира: концепции, подходы и методы.

2. Конфликты на различных уровнях социальной системы.

2.1. Межгрупповой конфликт.

2.2. Типология межгрупповых конфликтов.

2.3. Политические и национальные конфликты.

2.4. Межгосударственные конфликты и национальные интересы.

3. Современная полемика: мир и война.

Выводи.

Список используемой литературы.

Введение

Понятие конфликта в научной литературе, впрочем, как и в публицистике, неоднозначно. Существует множество определений термина «конфликт». Наиболее общий подход к определению конфликта состоит в определении его через противоречие как более общее понятие, и прежде всего – через социальное противоречие [2, с. 98].

Общеизвестно, что развитие любого общества представляет собой сложный процесс, который совершается на основе зарождения, развертывания и разрешения объективных противоречий. Признавая это на словах, господствовавшая в течение десятилетий марксистская теория, по существу, не относила это к нашему обществу. Известно, что один из идеалов социализма – отсутствие классовых конфликтов. Еще в конце 30-х годов у ряда авторов появилась идея «бесконфликтности» развития социалистического общества, отсутствия в нем антагонистических противоречий. Наиболее полно эта идея была представлена в тезисе о полном соответствии при социализме производственных отношений характеру производительных сил.

Позднее было, правда, признано, что это соответствие проявляется лишь тогда, когда противоречия объединяются преобладающим единством двух противоположных друг другу сторон. Соответствие было представлено как определенная ступень развития противоречия, когда противоположности еще объединены в рамках единства. Большинство философов, занятых поисками основного противоречия социализма, считали таковым противоречие между производительными силами и производственными отношениями, иногда – между производством и потреблением, старым и новым и т.п.

Так или иначе проблема противоречий в известной степени в нашей литературе все же разрабатывалась. Однако этого нельзя сказать о теории конфликтов; ей, по существу, не уделялось никакого внимания. Между тем противоречия и конфликт, с одной стороны, не могут рассматриваться как синонимы, а с другой – противопоставляться друг другу. Противоречия, противоположности, различия, – это необходимые, но недостаточные условия конфликта. Противоположности и противоречия превращаются в конфликт тогда, когда начинают взаимодействовать силы, являющиеся их носителями. Таким образом, конфликт – это проявление объективных или субъективных противоречий, выражающееся в противоборстве сторон.

При этом необходимо добавить, что в обществе речь идет не об абстрактных силах, не о космических или иных природных явлениях, а тем более не о воображаемых феноменах (судьба, дьявол, неопознанные объекты), а о социальных субъектах: конкретных людях, будь то индивиды, группы, социальные слои, политические партии или государства.

Цель: проанализировать теорию войн, конфликтов и мира.

Задания:

— раскрыть теории конфликтов и мира, различные концепции, подходы и методы;

— охарактеризовать конфликты на различных уровнях социальной системы (межгрупповые, политические, этнические, национальные конфликты);

— показать полемику в современном обществе по поводу вопросов войны или мира

1. Теории конфликтов и мира: концепции, подходы и методы

Теории конфликтов, как и исследования о мире и войне, имеют давнюю традицию в европейской политической мысли. Их анализ восходит к раннегреческим историкам, например Фукидиду, и включает выдающиеся работы, подобные сочинению Цезаря "О галльской войне"; вокруг теорий шли интенсивные теологические и политические дебаты в средние века, и они представляют собой часть Просвещения, о чем свидетельствует работа Канта "О вечном мире". Как важная часть политической философии, они отражают и вносят свой вклад в поиски идеального счастья, как и реального благосостояния; таким образом, в них намечается грань между поисками вечного мира и реальной безопасностью как личности, так и общества. Уже к 30-м годам XX в. с появлением политологии как науки sui generis возникают эмпирические исследования о войнах, подобные работе Куинси Райта, многочисленные историко-политические анализы причин обеих мировых войн [2, с. 103].

Со времени 60-х годов появляются самостоятельные субдисциплины, такие, как изучение конфликтов и исследования путей достижения мира со своими журналами, институтами, научными организациями и специфическими задачами. В то время как теория конфликтов определяет себя как традиционно беспристрастная наука, исследования о мире, которые начали развиваться в Скандинавских странах в 60-е и распространились на другие европейские страны в 70-е годы, четко ориентировались на ценности, прогресс и выдвижение политических инициатив, часто апеллировали к теологической и философской традиции Европы и воспринимали себя как вклад в дело мира [2, с. 103].

Теории конфликтов и мира часто конкурировали и продолжают конкурировать друг с другом, искали и продолжают искать свое лицо в академическом изоляционизме, а порой даже пытались создавать академическую монополию. Так, существовала тенденция не придавать значения их фундаментальной нормативной, а также эмпирической взаимосвязи и, более того, степени переплетения их проблематики. Таким образом, объективно — равно как и политически — необходимое сотрудничество между ними, а также с другими дисциплинами было редким явлением и часто налаживалось слишком поздно, чтобы воздействовать на политику или содействовать миротворчеству. К тому же существующие требования к междисциплинарному подходу часто сводятся к кумулятивному би- или мультидисциплинарному подходу или просто игнорируются. А связанный с политикой подход часто сводится к академическому критическому фундаментализму, низводящему все конкретные исследования и предложения к политическому алиби для статус-кво или к апологетическому разъяснению задним числом необходимости той или иной политики. Вообще говоря, сталкиваясь с такими позициями, европейская политика и политические элиты часто не видели ни причины, ни какой-либо необходимости вступать в диалог или принимать советы от них. Хотя в 70-е годы политика разрядки и исследования о мире были "объективными союзниками", они все же не проявляли желания сотрудничать. И в то время как основное направление европейских исследований о мире не смогло наладить сотрудничества с правительствами, парламентами и партиями, ему также не удалось сделаться союзником или по крайней мере установить взаимодействие с движениями за мир, противостоявшими традиционной политике в конце 70-х и в начале 80-х годов [3, с. 29]. Раздираемые разногласиями изнутри, оттесненные на обочину в прошлом и все более испытывающие потерю к себе политического интереса, исследования о мире совершили крутой поворот. Покончив как с теоретическими, так и с нормативными дискуссиями о характере мира и безопасности, их авторы вновь открыли для себя эмпирический прагматизм и сосредоточились на конкретике, например на разоружении, контроле над вооружениями и мерах по укреплению доверия, давая таким образом сообществу тех, кто занимается вопросами безопасности, ценные данные и содействие взамен своей прежней политической направленности.

В наши дни, после того как признанная наука о конфликтах и мире сосредоточилась в основном на проблемах Востока и Запада — а также Севера и Юга, составляющих совершенно отдельную сферу — и в особенности на ядерном вопросе в период конфликта Восток — Запад, эти дисциплины столкнулись с внезапным отсутствием политического лица, а также тем, что впервые в исследованиях о мире со времени 70-х годов привело к творческому кризису [3, с. 32]. Исследования о мире в настоящее время находятся в процессе переосмысления, ищут новые темы, заново определяют научно-исследовательскую проблематику и добиваются новой легитимации. Даже критически важная, но забытая дискуссия о том, может ли — и если да, то в какой степени — мир быть установлен военными средствами (т.е. вся дискуссия о поддержании мира и миротворчестве применительно к реалиям второй войны в Персидском заливе, войны в Югославии и событиях в Сомали), вновь оживилась и может положить начало новым теоретическим, равно как и нормативным открытиям.

Для понимания сущности исследований о конфликтах и мире, правильного восприятия внутриакадемических дебатов об этой переориентации, а также дискуссии между академическими учеными и политиками о будущей роли таких дисциплин для обществ, часть которых они составляют, здесь следует сделать четыре общих замечания.

Во-первых, как упоминалось выше, нынешние исследования или исследования нынешних конфликтов должны обогатиться, с одной стороны, историческими данными о конфликтах как в Европе, так и за ее пределами, а с другой — идеями и результатами изучения прошлого, включая те, что порой рассматриваются как донаучные. Сочинения древнегреческих и древнеримских авторов, а также трактаты о богословских спорах в средние века могли бы расширить аналитический фокус и помочь преодолению традиционной фиксации на нации-государстве, если бы мы на опыте Римской империи, Священной Римской империи, Габсбургской монархии учились тому, как подходить к разрешению конфликтов внутри обществ и между ними. Такая переоценка истории и уроков прошлого помогает избегать скрытой тенденциозности в современной науке о конфликтах (конфликтологии), или по крайней мере стимулирует размышления об этом. Тенденциозность проявляется, например, в рассуждениях о том, что общества должны быть организованы в национальные государства, определяемые по территориальному признаку, или в более расхожих тезисах о том, что после окончания конфликта Восток — Запад национальные государства в Восточной Европе должны быть сохранены, чтобы обеспечить большую стабильность Запада [3, с. 35].

Во-вторых, и это становится очевидным при практическом применении вышеназванных идей, исследования о конфликтах и мире в особенности отражают две фундаментальные социофилософские традиции — реалистическую и идеалистическую — в европейском мышлении, которые соперничали друг с другом, накладывались друг на друга и взаимно друг друга подкрепляли. С одной стороны, реалистический взгляд стремился понять властный аспект конфликтов, а также порядки и структуры, их сдерживающие; с другой стороны, идеалистический взгляд сосредоточивался на ценностном аспекте конфликтов и постепенных изменениях. Рассматривая эти две линии мышления как бы в диалектическом переплетении, следует установить взаимосвязь между идеями Макиавелли о способе управления государством и утопической модели идеала Кампанеллы. Это, например, означает, что политически эффективный современный европейский порядок должен не только признавать принцип существования конфликтов, но и сочетать это с потребностями мира и безопасности.

В-третьих, развитие этих дисциплин является не только ориентированным вовнутрь, т.е. руководствуется научно-академическими критериями или образцами, но связано с общественной дискуссией, политическими заботами общества и процессами обучения масс и элит. Эта связь между исследованиями конфликтов и мира и политическими событиями во "внешнем" мире становится очевидной, если посмотреть на развитие исследований о мире в 60-е и 70-е годы. Удалось ли исследованиям о мире воздействовать на политику или нет — объективно они составляли определенное дополнение к политическим мероприятиям. Их авторы не только касались цены и риска военного конфликта Восток — Запад, но и хотели использовать разрядку для того, чтобы решить эти проблемы — или по крайней мере лучше контролировать их. Нынешний кризис идентичности и легитимности признанных исследований о мире точно отражает проблемы нынешних политических элит в Европе и перестройки их мышления после окончания конфликта между Востоком и Западом [3, с. 39].

В-четвертых, исследования о конфликтах и мире должны быть четко увязаны с общей идеей общественного развития. Опять же реалисты часто рассматривают конфликты, применение военной силы и доминирующую роль нации-государства как "естественные", т.е., в сущности, незыблемые. Сторонники крайних взглядов определяют роль конфликтов и войны в дарвиновском духе, т.е. как здоровое очистительное средство, законное средство перемен, необходимое для исторического развития. Идеалисты, однако, исходят из того, что общества в принципе способны учиться и в качестве одного из важных шагов в таком историческом процессе обучения они могут научиться использовать ненасильственные механизмы как средство замены войн и других типов военных конфликтов. И вновь такая апелляция к глубинному постижению общества важна как для анализа, так и для политических шагов. Введение моделей интеграции ЕС в целях изменения меж- и внутригосударственных политических структур и моделей конфликтов на пути к общеевропейскому порядку основано как раз на данном понятии: о том, что даже в ныне ренационализирующейся Восточной Европе интеграция, объединение и — в то же самое время и в результате этого — умиротворение в принципе достижимы.

Один из процессов интеллектуального обучения ядерного века и особенно политики разрядки заключается в том, что мир не только продукт нормативного мышления или благое пожелание, но состояние, соответствующее коренным интересам как отдельных обществ, так и мирового сообщества. Эта взаимосвязь между моралью и интересами не изменилась после окончания ядерной конфронтации между Востоком и Западом. Очевидно — даже в отношении политической нестабильности в бывшем Советском Союзе, — что после окончания конфликта Восток — Запад опасность преднамеренного, как и случайного обмена ядерными ударами значительно снизилась, однако она продолжает существовать, и если вспомнить о худших сценариях распространения ядерного оружия, то она может стать даже большей, чем в период ядерной гегемонии США и СССР. И вновь: являемся ли мы сторонниками подхода Руссо или Гоббса, т.е. вопрос не в том, желателен ли мир или возможен ли он, но в том, как его достичь[3, с. 41].

2. Конфликты на различных уровнях социальной системы 2.1. Межгрупповой конфликт

Вся человеческая история есть история межгрупповых конфликтов: политических, национальных, религиозных и пр. Даже представить себе бесконфликтную историю невозможно. Фантазия отказывает. Отсюда наш здравый смысл делает вывод, что конфликты неизбежны. Они есть способ развития человечества. Но вот любопытный вопрос: когда конфликтов было больше — в варварскую и жестокую старину или в современном цивилизованном мире? По логике вещей ответ может быть только один: разумеется, в сегодняшнем мире конфликтов должно быть больше. Во-первых, потому, что практически любое нынешнее общество гораздо более разнородно, дифференцирование, чем прошлое. Социальная структура на основе разделения труда усложняется, различных социальных групп образуется много больше и, значит, вероятность конфликтов между ними чисто математически должна возрастать. Во-вторых, и, наверное, это — главное, неуклонно растет население Земли, а количество биоресурсов, потребных для нашего существования, ограничено — биосфера не резиновая. Поэтому конкуренция за дефицитные ресурсы неизбежно увеличивается, множа количество конфликтов.

С другой стороны, раз человечество в целом прогрессирует, то вместе с нарастанием количества конфликтов должны отлаживаться, технологизироваться и способы их регуляции. Им, по идее, следует становиться более цивилизованными, рациональными. О степени совершенства методов разрешения конфликтов можно судить по их последствиям. Но странная вещь — если взять наиболее острые межгрупповые конфликты (военные), то по количеству жертв последнее столетие просто не имеет себе равных в истории. Люди с невиданным доселе энтузиазмом истребляют друг друга и никак не могут остановиться. И что более всего озадачивает — в этом не видно никакого рационального смысла. Человек ведь существо вроде бы разумное. Почему же такой безумный вид имеет его сегодняшняя история?

Со времен Просвещения (XVII-XVIII вв.) мы привыкли считать, что при благоприятных социальных условиях и соответствующем воспитании человек — вполне разумное и доброе существо. Но кто ж тогда несет ответственность за все злодейства истории? Как правило, это некие анонимные “другие” — государство, тираны, деспоты, тоталитаризм, административно-командная система, олигархи и т.д. Большинство же людей вполне безгрешны и не отвечают за бесчисленные жертвы репрессий, войн, экономические кризисы, ухудшение экологии и пр. Но тогда, между прочим, выходит, что большинство из нас — этакие взрослые несмышленыши, которые просто не ведают, что творят. А всей историей заправляют так называемые “сильные личности”, по большей части злодеи. Вряд ли мы согласимся с такой уничижительной оценкой наших возможностей. Но тогда придется признать наличие каких-то скрытых, неочевидных факторов, закономерностей, мотивов нашего поведения, которые “подливают масло” в огонь социальных конфликтов.

Поиском таких закономерностей в XX в. активно занималась социальная психология. Ей удалось открыть ряд интересных явлений межгруппового взаимодействия, с помощью которых существенно прояснилась и природа межгрупповых конфликтов.

Социально-групповые интересы сталкиваются на трех проблемных “полях”, представляющих собой:

— социальные ресурсы (экономические — финансы, техника, технологии, продовольствие; силовые, информационные и пр.);

— социальный статус (равноправный — неравноправный, высший — низший, центральный — периферийный, основной — маргинальный);

— социокультурные ценности (религиозные, нравственные, консервативные, либеральные, этнические и т.д.) [7, с. 56].

Эти три “яблока раздора” и составляют объект межгрупповых конфликтов.

Распределение ресурсов, соотношение статусов, приверженность тем или иным ценностям — весьма подвижные элементы социальной организации жизни. Их сиюминутное состояние определяется соотношением сил заинтересованных социальных групп. И если какая-либо группа осознает свою ущемленность по одному из этих параметров, это значит, что она “готова к конфликту”.

В динамике развертывания межгруппового конфликта может быть выделено несколько стадий, например,такие (по Л. Крисбергу):

1) объективные отношения, составляющие основу конфликта (конфликтная ситуация);

2) осознание целей как несовместимых (возникновение конфликта);

3) выбор путей достижения целей каждой из сторон;

4) прямое конфликтное взаимодействие (эскалация и де эскалация конфликта);

5) завершение конфликта [7, с. 57].

В сущности состояние общества в любой момент представляет собой некий промежуточный итог разрешенных межгрупповых конфликтов. Их обширная сеть в целом задается социальной дифференциацией общества, но она изменчива. Соответственно должна меняться и конфигурация “конфликтного поля”.

Так, например, до конца XIX в. доминирующим элементом социальной стратификации были классы. Однако трансформация в XX в. индустриального общества в постиндустриальное (а сегодня — и в информационное) “размыла” классовую поляризацию, подчинив ее другим стратификационным порядкам. В середине XX в. доминирующий стратификационный порядок базировался не на классах и частной собственности в сфере производства, а на государстве и различных организационных системах (корпоративных, профессиональных, муниципальных и т.д.). Соответственно изменился и характер межгрупповых

конфликтов: они стали как бы “мельче”, но зато более многообразны и даже “разношерстны”. Субъектами конфликтов все больше выступают группы не только “социальные”, то есть создающиеся на основе принадлежности к какой-то социально-профессиональной категории, но и “целевые” или “инициативные”, то есть объединяющие людей в соответствии с конкретной задачей, которую они решают (экологические, потребительские, правозащитные). Пестроты в ткань межгрупповых конфликтов добавляет и неравномерность социального развития современного мира: в одних странах превалируют конфликты традиционного типа, определяемые классовыми и даже родовыми структурами; в других, более продвинутых тон задают новые социальные движения [7, с. 64].

Таким образом, современный мир обнаруживает тенденцию к усложнению общей картины межгрупповых конфликтов, нарастанию их многообразия и взаимного переплетения,

В качестве некоторого итога выделим основные позиции социологического видения механизмов возникновения межгрупповых конфликтов:

— общей базой межгрупповой конфликтности выступает социальная дифференциация общества, главным видом которой объявляется разделение труда;

— принципиальная неустранимость межгрупповых конфликтов определяется конкретным типом исторического прогресса, осуществляемого по принципу: “проигрывает часть — выигрывает целое”;

— многие межгрупповые конфликты есть способ поддержания социального равновесия, баланса групповых интересов;

— главным источником возникновения межгрупповых конфликтов являются неудовлетворенные потребности социальных групп;

— объект межгрупповых конфликтов составляют социальные ресурсы, статусы; ценности;

— совокупность межгрупповых конфликтов имеет тенденцию к усложнению и нарастанию многообразия [7, с. 65].

2.2. Типология межгрупповых конфликтов

Единого способа классификации конфликтов пока так и не сложилось, поскольку слишком много существует оснований их подразделения, каждое их которых имеет свой резон.

Для межгрупповых конфликтов наиболее простыми и рациональными представляются два критерия их дифференциации: 1) по субъектам и 2) по объекту конфликта. Ведь любой конфликт, в том числе и межгрупповой, — это прежде всего отношение между противоборствующими сторонами. А общественные отношения именно так и классифицируются в социальных науках: по субъекту (кто вступает в отношения) и по объекту (по поводу чего данное отношение возникает) [2, с. 144].

Причем два указанных ряда отношений хотя и различны, так как выделены по разным основаниям, но могут и взаимно пересекаться. Классовые отношения, например, ясно отсылают нас к первому основанию: кто, какие именно социальные группы соотносятся. Но если поинтересоваться сутью классовых отношений и спросить, какого типа эти отношения — экономические, политические, или идеологические, — ответ будет комплексным — и те, и другие, и третьи. Ведь отношения между классами складываются и по поводу собственности на средства производства (экономические), и по поводу завоевания государственной власти (политические), и в части отстаивания идеологических ценностей. Или национальные отношения. Название свое они получают по субъекту (соотносятся нации), а содержание — по объекту, то есть по поводу чего они складываются. Если национальные группы делят материальные ресурсы, отношения между ними становятся экономическими, если, — власть и территорию — политическими и т.д.

Та же история и с межгрупповыми конфликтами. Их можно формально разделять по субъектам конфликтных отношений. Кто, собственно, конфликтует: классы, сословия, нации, профессиональные группы, отраслевые, территориальные, элитные, демографические и пр. Получится соответствующая группировка конфликтов: классовые, сословные,- национальные, территориальные, социопрофессиональные, элитистские, поколенческие (отцы и дети), родовые или клановые и т.д.

Но содержание этих конфликтов задают не группы как таковые, а то, что их разделяет, то есть объект конфликта. А в качестве его, как мы помним, выступают в основном 1) ресурсы, 2) статус и 3) ценности. Соответственно, получаем три главных типа конфликтов между любыми группами в трех основных сферах человеческой деятельности:

1) социально-экономические (делятся ресурсы);

2) политико-правовые (делятся власть и влияние);

3) духовно-идеологические (навязываются свои ценности). Внутри каждого из этих видов конфликтов далее можно выделять внутренние градации по самым различным основаниям:

— по степени проявленности (явные и скрытые);

— по степени осознанности (осознанные адекватно или неадекватно);

— по характеру целей (конструктивные и деструктивные);

— по итогам для каждой из сторон (конфликты с “нулевой суммой” — выигрыш — проигрыш, или с “ненулевой суммой” — выигрыш — выигрыш);

— по степени однородности участников (гомогенные и гетерогенные);

— по степени структурированности и институциализации (полностью или частично);

— по способам регулирования (управление, согласование, разрешение) и пр. [2, с. 148].

Таких оснований дифференциации конфликтов существует великое множество. Даже кратко все их описать здесь не представляется возможным. Поэтому охарактеризуем лишь два наиболее фундаментальных и актуальных для сегодняшнего дня вида межгрупповых конфликтов — политические и национальные. Такой выбор можно оправдать следующими соображениями.

2.3. Политические и национальные конфликты

При всем многообразии современных межгрупповых конфликтов большинство из них имеют тенденцию как бы стягиваться в одну точку — к центру политической, государственной власти. Если конфликт между любыми социальными группами достаточно серьезен, то рано или поздно он “вырастает до размеров” политического. Структура и социальная организация нынешнего общества настолько сложны и прихотливы, что государство просто не может не регулировать экономические, социальные (медицина, образование, весь “соцкультбыт”) и даже духовные процессы. Складывающиеся в этих сферах “группы интересов” не без оснований усматривают в политических институтах самое действенное и надежное средство решения своих проблем.

Конфликты национальные (межэтнические) тоже в последнее время оказались на виду, хотя, казалось бы, процесс образования наций в основном давно завершился. Конфликты этого типа (выделенные по субъектам конфликтных отношений) по системным основаниям вроде бы раскладываются на традиционные составляющие: экономическую, политическую и ценностно-духовную. Причем главной из них, как правило, оказывается политическая — обретение этнической группой собственной государственности.

Однако дело осложняется тем, что в таких конфликтах (в отличие от классовых или социопрофессиональных) на первый план выходит один из видов базовых групповых потребностей — потребность в идентичности, то есть в сохранении целостности и специфичности самой группы (этноса). И порою трудно понять, где в национальных конфликтах цель, а где — средства. То ли национальные лозунги используются лишь как средство для передела экономических ресурсов и политической власти, то ли наоборот — ресурсы и власть нужны группе исключительно как средство утверждения национальной самобытности. Так или иначе, но национальные конфликты демонстрируют в конце XX — начале XXI вв. явную тенденцию к обострению, что делает посвященный им раздел конфликтологии остро актуальным, и заставляет пересмотреть многие традиционные прогнозы эволюции национальных отношений.

Главное назначение государства — обеспечивать целостность социума путем регуляции взаимоотношений между социальными группами, а также индивидами. Однако рассматривать государство в качестве этакого третейского судьи или нейтрального арбитра в бесконечных спорах драчливых социальных групп было бы наивно. Если государство — и арбитр, то далеко не беспристрастный. Дело в том, что в обществе, разделенном на противоборствующие группы, “третьей”, незаинтересованной стороны просто нет. Государственные учреждения (правительства, парламенты, суды) заполняются людьми, принадлежащими к той или иной социальной группе. И, естественно, не к любой, а к той, которая на данный момент оказалась сильнее. Так что для иллюстрации сути государства больше подойдет аналогия не с арбитром спортивного соревнования, а с детской игрой в “царь горы” — кто столкнет всех соперников с вершины, тот и прав. Звучит, может быть, и грубовато, зато ближе к истине [8, с. 71].

Сущность политического процесса в конечном счете и составляет борьба различных социальных групп за завоевание и использование государственной власти. Вокруг нее и разворачиваются все политические конфликты.

Политический конфликт — столкновение субъектов политики в их взаимном стремлении реализовать свои интересы и цели, связанные прежде всего с достижением власти или ее перераспределением, а также с: изменением их политического статуса в обществе.

Источник политических конфликтов универсален — это все то же удовлетворение базовых потребностей социальных групп и индивидов, которое в сложно структурированном обществе не может быть обеспечено без согласования и централизованной координации усилий, чем и занимается государственная власть.

По большому счету политическая власть для группы — не самоцель, а средство гарантировать удовлетворение фундаментальных потребностей. Однако внутри самой политической сферы порой происходит своеобразный сдвиг целей: для профессионального политика или даже целой политической организации власть становится самостоятельной ценностью, которая подчиняет себе все остальное. Главным движущим мотивом таких людей и групп (и, конечно, источником дополнительных конфликтов) становится “жажда власти”. Такую подмену цели часто клеймят как беспринципность или эгоизм. Но, возможно, напрасно. Это ведь не только политический феномен. Ради чего, скажем, сражается боксер на ринге — чтобы стать первым в мире или чтобы обеспечить семью? Бывает, что первое для него важнее. Говорят, что именно такие качества и создают великих спортсменов. Что-то похожее есть и в политике — “чистое” стремление к власти для политика естественно. Это одна из особенностей “политической игры”.

В качестве объекта политических конфликтов выступает специфический социальный ресурс — государственная власть, а также политический статус социальных групп (степень приближенности или удаленности от рычагов власти, способность оказывать влияние на принятие обязательных для всего общества решений) и политические ценности (патриотизм, гражданственность, права и свободы и пр.).

Субъектами политических конфликтов обычно признают либо социальные группы, либо представляющие их политические институты. Здесь кроется одна, до сих пор не разрешенная до конца проблема; кого считать реальным, а кого — номинальным субъектом политического конфликта? Безусловно, за действиями политических институтов (правительства, парламента, судебных инстанций) стоят интересы социальных групп. Но политические решения, в том числе и так называемые “судьбоносные”, принимают все-таки политические учреждения, пользующиеся в своих действиях известной автономией от поддерживающих их социальных групп [8, с. 76].

Специфика объекта и субъектов политических конфликтов придает им ряд характерных особенностей, отличающих этот вид межгрупповых конфликтов от всех других.

1) Преимущественно открытый характер, большая проявленность столкновения интересов. Политика — это сфера разрешенной обществом борьбы, способ ослабить социальное напряжение разрядкой эмоций в политическом состязании. Отсюда — склонность к внешним эффектам, известная театральность политической жизни.

2) Непременная публичность. Эта характеристика означает, во-первых, что политика нынче профессионализировалась и осуществляется особой группой лиц. не совпадающей с массой народа. А, во-вторых, это значит, что любой конфликт в этой по-настоящему профессиональной среде предполагает апелляцию к массам (непрофессионалам), активную мобилизацию их на поддержку той или иной стороны.

3) Повышенная частота. Конфликтов в политической сфере сегодня много больше, чем в остальных. И не только потому, что конфликт есть как бы главный способ действия, образ мышления и манера поведения политиков. Но главным образом потому, что многие конфликты неполитической сферы жизни людей (которую принято называть гражданским обществом), не находя своего мирного разрешения, переливаются в сферу политическую, то есть требуют для урегулирования государственного вмешательства.

4) Всеобщая значимость. Каким бы частным или локальным ни был политический конфликт, но завершается он принятием решения на государственном уровне, а оно обязательно для всех членов общества. Таким образом, чуть ли не любой политический конфликт поневоле затрагивает каждого из нас.

5) “Господство – подчинение” как осевой принцип. Поскольку политические конфликты разворачиваются в социальном пространстве, где доминирующей осью является вертикаль государственной власти, их главной целью неизбежно становится установление политического господства оказавшейся сильнее стороны

6) Возможность использования силовых ресурсов как средства разрешения конфликта. Из всех видов власти в обществе только государственная обладает правом легального применения силы. Поскольку государство как политический институт является непременным участником практически всех политических конфликтов, всегда существует большой соблазн в качестве последнего аргумента использовать силу, причем на совершенно законных основаниях. Это делает политические конфликты потенциально более опасными и разрушительными по своим последствиям [8, с. 79].

Ввиду сложности и многослойности политической сферы классификация свойственных ей конфликтов не может не быть многомерной. Традиционно наиболее общими основаниями выделения политических конфликтов разного типа выступают:

— сфера распространения;

— тип политической системы;

— характер предмета конфликта.

По первому основанию различают внутриполитические и внешнеполитические (межгосударственные) конфликты.

По второму — конфликты тоталитарных и демократических политических систем.

По третьему — конфликты интересов, статусно — ролевые, а также конфликты ценностей и идентификации [8, с. 83].

Поскольку основания выделения всех этих видов политических конфликтов различны, то, естественно, объемы обозначающих их понятий частично совпадают. Так, например, межгосударственный конфликт может одновременно быть выражением несовместимости разных политических систем (тоталитарной и демократической), а также отстаиваемых этими системами интересов и ценностей.

2.4. Межгосударственные конфликты и национальные интересы

Смысл разделения политических конфликтов на внутри- и внешнеполитические более чем очевиден. В последних в качестве субъектов конфликта выступают государства (или коалиции государств). Отношения между ними всегда характеризовались взаимной конкуренцией, которая с печальной периодичностью принимала самые острые формы (военные). Принято считать, что государствами движут так называемые национальные интересы. Их основу составляют важнейшие для существования народа-нации потребности: в безопасности, контроле и использовании природных ресурсов, сохранении культурной целостности и национальной специфики. Естественными ограничителями национально-государственных интересов выступают ограниченность ресурсов и национальные интересы других стран.

Реалии XX столетия привели к тому, что вроде бы достаточно четкое и ясное понятие “национальный интерес” подверглось существенной метаморфозе. Этот интерес (особенно для сверхдержав) начал угрожающе разбухать и достиг планетарных масштабов. Глобализация рынков, технологий, связи, потоков информации привела к тому, что “национальные интересы” стали обнаруживать себя далеко за пределами территорий национальных государств. Если, например, нормальное функционирование экономики даже такой мощной страны, как США, зависит от поставок нефти с Ближнего Востока, то этот регион объявляется зоной “жизненных интересов” североамериканцев. Если руководители бывшего СССР расценивали рост западного влияния в Афганистане как угрозу своей национальной безопасности, они недолго думали, как проще отстоять свой “национальный интерес” [2, с. 170].

По-видимому, современный мир вплотную подошел к необходимости создания нового мирового порядка, который будет основан на приоритете интернациональных, общих для всего человечества интересов. Но пока этого не происходит. Нынешние государства упрямо продолжают претворять в жизнь идею защиты “национальных интересов”, которая в условиях истощения невозобновляемых ресурсов будет неизбежно приводить к увеличению количества межгосударственных конфликтов.

Известные на сегодня способы противостояния этой тенденции числом невелики, но тем важнее их значение:

1) интеграционные процессы в экономике (самый яркий пример — достаточно благополучная динамика развития Европейского Союза, потихоньку продвигающегося от экономической интеграции к политической);

2) усиление миротворческой роли международных организаций (ООН, ОБСЕ, ОАГ (Организация Американских Государств), ОАЕ (Организация Африканского Единства) и др.;

3) снижение уровня военного противостояния под взаимным контролем;

4) привычка к уважению норм международного права;

5) всемерное расширение общения между народами;

6) демократизация внутренних политических порядков в национальных государствах [2, с. 171].

Последний пункт этого перечня особенно важен, ибо, как свидетельствует печальный опыт XX в., наибольшая угроза превращения межгосударственных конфликтов в военные столкновения исходит от тоталитарных политических режимов.

Суть внутриполитических конфликтов в значительной мере определяется характером политических систем. Своеобразие же политическим системам придают политические режимы, т. е. совокупность конкретных методов осуществления политической власти определенной социальной группой. Таких “совокупностей” политические науки выделяют как правило три: 1) тоталитаризм, 2) авторитаризм и 3) демократия. Поскольку авторитарный режим представляет собой некий компромисс между двумя другими, возьмем только крайние, “чистые” формы политических режимов [2, с. 174].

Тоталитаризм (от лат. totalis — полный, целый) — это политический режим, характеризующийся всеобъемлющим контролем за гражданами со стороны государства, полным подчинением личности и гражданского общества политической власти [2, с. 174]. Его отличительные черты — всеобщая политизация и идеологизация общественной жизни, наличие мощного аппарата социального контроля и принуждения, этатизация (огосударствление) всей хозяйственной и даже частной жизни, ограничение или ликвидация частной собственности, устранение конкуренции, рыночных отношений, централизованное планирование и командно-административная система управления.

Демократия является своеобразным антиподом тоталитарного режима. Она (в идеале) характеризуется контролем гражданского общества над политической властью. Ее базовые принципы включают юридическое признание и институциональное выражение верховной власти народа, периодическую выборность органов власти, равенство прав граждан на участие в управлении обществом, безусловное соблюдение всех прав и свобод личности и т. д.

При таком сравнении может показаться, что тоталитаризм — это средоточие всех политических пороков, а демократия, напротив, — светлый идеал всего человечества. Это, конечно, не совсем так. Тоталитарные политические режимы рождаются не по злой воле фюреров или генеральных секретарей. Они являются выражением отчаянного желания народных масс быстро и эффективно переустроить общество на началах социальной справедливости. Последняя понимается в основном как равенство. И не только перед законом, но и во всех сферах жизнедеятельности человека. Но рыночная экономика непрерывно рождает неравенство. Значит ее нужно преобразовать, заменив частную собственность на общественную, а механизмы рыночной регуляции спроса и предложения централизованным планированием: ведь совсем нетрудно посчитать, сколько тех или иных благ требуется обществу.

1. Конфликты тоталитарных режимов. В обществе подобного типа, где искажены все нормальные пропорции экономики, политики и культуры, и политические конфликты приобретают ряд характерных особенностей:

1) Из всех возможных видов политических конфликтов (интересов, статусов, ценностей) на первый план выдвигаются статусно — ролевые конфликты, связанные с близостью или удаленностью от политической власти.

2) Поскольку различия интересов профессиональных, этнических и прочих социальных групп ликвидировать нельзя, а признать конфликтность их отношений во внешне едином, отмобилизованном обществе политическая власть не желает, большинство реальных конфликтов становятся скрытыми, подавленными. У многочисленных социальных групп по существу нет возможности артикулировать и соответственно четко осознавать свои интересы, которые скрываются в область иррационального. Именно поэтому крушение тоталитарных режимов во многих случаях ведет к вспышкам насилия, серьезной угрозе гражданской войны — это подавленные конфликты выходят наружу.

3) Политические конфликты тоталитарного общества предельно идеологизированы. Идеология (представляющая собой всего лишь теоретически осмысленный вариант общественного переустройства, разработанный какой-либо социальной группой) превращается в “священную корову” тоталитарного режима, непререкаемую ценность, не подлежащую никакой критике. Она, естественно, “единственно верная” и общеобязательная. Инакомыслие — политическое преступление.

4) Гипертрофия политической сферы жизни тоталитарного общества приводит к тому, что в нем даже самые далекие от политики конфликты возводятся в ранг политических.

5) В таких условиях большинство конфликтов носят искусственный, навязанный характер. Этой характеристике полностью отвечают и конфликты, возникающие как следствие попыток власти направить недовольство населения на поиск врага (вредители, космополиты, диссиденты), на которого можно было бы списать собственные неудачи. Не менее искусственен и ложен по своей сути конфликт, связанный с непременной для тоталитарной идеологии идеей социального превосходства какой-либо социальной группы (арийской расы, рабочего класса и пр.).

6) Тоталитарным политическим режимам свойственна также тенденция интернационализации политических конфликтов. Лежащая в их основе универсальная идеология позволяет трактовать все мировые события как, допустим, столкновение интересов рабочего класса и буржуазии.

2 Конфликты демократического общества. Системы демократические, наверное, не менее конфликтны. Однако характер этих конфликтов существенно иной.

1) Прежде всего, они открытые, явные, признаваемые обществом и государством как нормальное явление, вытекающее из конкурентного характера взаимоотношений в большинстве областей общественной жизни.

2) В демократических обществах политические конфликты локализованы в собственно политической сфере. Они не распространяются на частную жизнь граждан, не подчиняют себе развитие экономики, не определяют “правило функционирования духовной сферы.

3) Поскольку у всех социальных групп есть множество способов артикуляции своих интересов, объединения в различные организации с целью оказания давления на власть и т.д., конфликтные ситуации характеризуются меньшей напряженностью. Меньше опасность “взрывов” социального негодования, насильственного разрешения конфликтов.

4) Так как демократия строится на плюрализме мнений, убеждений, идеологий и способна исследовать конфликтные ситуации свободной рациональной дискуссией, она в состоянии отыскивать гораздо больше приемлемых способов разрешения политических конфликтов.

5) Статусно — ролевые политические конфликты в демократических режимах имеют относительно меньшее значение, чем конфликты интересов и ценностей.

6) Поскольку политическая власть в демократическом режиме не сконцентрирована в одном органе или в одних руках, а рассредоточена, распределена между различными центрами влияния, да к тому же каждая из социальных групп может свободно отстаивать свои интересы, то открытых политических конфликтов, естественно, фиксируется больше, чем в тоталитарном обществе.

7) Сильной стороной демократии является также и отработанность четких процедур, правил локализации и регулирования политических конфликтов [2, с. 190-193].

3. Современная полемика: мир и война

Хотя исследования о конфликтах и мире рассматривают одни и те же проблемы, их специальные и разные подходы привели к различным, но взаимодополняющим результатам по вопросу об основополагающем определении конфликта и мира. Таким образом, нижеследующая дискуссия по поводу концепции конфликта может в основном пользоваться исследованиями о конфликтах, в то время как концепцию мира можно объяснять со ссылками на исследования о мире. Однако в соответствии с гипотезой, лежащей в основе этих статей, — о том, что нужен более обобщающий подход для достижения новой новаторской динамики в исследованиях о конфликтах и мире и что в рамках этого обобщения необходимо разработать более всесторонний взгляд, т.е. связать друг с другом как подходы дисциплины о мире, так и подходы конфликтологии, — следует коснуться также и трех других взаимосвязей, которые часто не замечались в прошлом.

Во-первых, и конфликты, и мир как состояния взаимосвязи между политическими единицами, например национальными государствами, могут быть объяснены и разрешены только в том случае, если традиционное разделение на внутреннюю и внешнюю политику будет заменено концепцией, в которой также будут взаимосвязаны различные уровни анализа, включая различные секторы общества. Это особенно верно в отношении растущей международной взаимозависимости, регионализации и глобализации вкупе с также растущей "медиазацией" — расширением и углублением роли средств массовой информации (СМИ) в динамике конфликтов [11, с. 127].

Во-вторых, столь же опасно отделение друг от друга внешней, экономической и военной политики. Конфликты "чисто" политического, экономического, военного или иного характера встречаются редко; в большинстве случаев мы находим смешение причин. Идея о том, что мир и безопасность имеют политическое, экономическое, военное, социокультурное и т.п. "измерение", должна вдохновить аналитика на поиски взаимосвязей между этими измерениями. В особенности если обратиться к анализу динамики конфликтов, как в плане их эскалации, так и в плане их разрешения, часто можно обнаружить характерный эффект подпитки между, например, экономическим и военным измерениями: войны не только характеризуются боевыми действиями, но и имеют огромные политические и экономические последствия, как ожидаемые, так и непредвиденные [11, с. 128].

В-третьих, в реальной политике очень редко проявляется, как это часто себе представляют, антагонизм между конфликтами и сотрудничеством в отношениях между обществами или внутри одного общества. В большинстве случаев — и даже в конфликтах с высокой степенью эскалации — налицо и конфликт, и сотрудничество; в некоторых случаях конфликты рождают консенсус, каким бы ограниченным он ни был. Это значит, что при анализе конфликтов должна изучаться взаимосвязь между сотрудничеством и конфликтами, а также что урегулирование конфликтов и миротворчество должны пользоваться существующим открытым или молчаливым консенсусом между конфликтующими сторонами [11, с. 129].

Окончание конфликта между Востоком и Западом представляет собой пример того, как действуют эти три императива. Во-первых, разрядка, равно как и политика ОБСЕ четко увязывали внешнюю политику и внутренние изменения, стремясь к снижению угрозы извне и поощрению внутренних реформ. Во-вторых, концепция и реальность политики разрядки и политики ОБСЕ были основаны на стратегии широкого размаха, устанавливавшей связь между безопасностью и политическим и экономическим сотрудничеством. Именно новое открытие политических и экономических средств осуществления целей безопасности сделало разрядку столь успешной и явилось первым шагом в процессе урегулирования конфликта Восток — Запад. И в-третьих, свойственное разрядке сочетание инициатив и санкций — от сооружения газопроводов до решения НАТО об "улице с двусторонним движением", — а также специфическое разделение труда между США и западноевропейцами в деле разрядки стимулировали процесс обучения советских элит.

Вопрос о войне и мире вызывает множество противоречивых ответов. Для идеологов и гражданских чиновников, «мир» может быть обеспечен укреплением мирового господства, которое, в свою очередь подразумевает постоянные войны по всему свету. Для идеологов и политических представителей мультинациональных корпораций (МНК), мир и процветание могут быть обеспечены операциями по введению свободного рынка в комбинации с выборочным применением имперской силы при особых «стратегических» обстоятельствах. Для угнетаемых же народов и наций Третьего мира, только самоопределение и социальная справедливость приведут к миру, к исчезновению имперской эксплуатации и иностранного вмешательства, к установлению демократии с участием народа, основанной на социальной справедливости. Для многих прогрессивных сил в Европе и США, система международных институтов и законов, обязательных для всех наций, может способствовать мирному разрешению конфликтов, регулировать поведение МНК и вставать на защиту самоопределения народов [3, с. 116].

Каждая из этих перспектив имеет серьёзные недостатки. Милитаристская доктрина достижения мира посредством мирового господства показала себя, за последние 3 тысячи лет, а в особенности в настоящее время, как формула войны, о чём свидетельствуют прошлые и настоящие анти-колониальные бунты и народные войны в Азии, Африке и Латинской Америке. Сочетание же власти рынка с выборочным применением силы с целью обеспечения мира, разочаровало многих, в частности народы Третьего Мира. Народные восстания, ведущие к свержению клиентов «выборного свободного рынка» Евро-американской империи в Латинской Америке за последние двадцать лет, свидетельствуют о её постоянной уязвимости.

Там, где они победили, анти-империалистические движения во многих случаях заменили одну форму империализма, то есть прямое управление, на другую, став жертвами «рыночной» экономики. Кроме того, в пост-колониальный период зародились классовые и этнические конфликты, ввиду того, что «националисты» и социалисты – революционеры превратились в новые привилегированные элиты [3, с. 118].

В конечном счёте, институционно-правовой путь к миру страдает от неравенства, в связи с тем, что неравенство в социально-политической власти воспроизводится в международных институтах и в их критически настроенном персонале. Таким образом, в то время, как по форме они являются международными, по содержанию их правила и методика, замалчивание или наоборот, выбор и освещение преступных актов и их исполнителей, отражает политический интерес имперской власти. Выход, который я предлагаю, это выход за пределы анти-империализма, сочетая борьбу за самоопределение с классовой эмансипацией. Мы должны высказываться, аргументировать и бороться за новое соотношение социально-политических сил, для того, чтобы придать международным институтам и, персоналу, который в них работает, направление, которое благоприятствовало бы угнетаемым нациям и эксплуатируемым классам. А это означает поддержку демократических, светских и социалистических тенденций внутри антиимпериалистических движений, поддержку международных институционных структур с постоянным и сильным акцентом на их классовое и национальное содержание. В конечном счёте, необходимо учитывать не только потенциальные разногласия и конфликты между военными и рыночными империалистами по тактическим причинам (и для создания быстротечных альянсов), но важно также держать в поле зрения их общие стратегические цели (построение империи), даже в том случае, если их методы на первый взгляд отличаются друг от друга [3, с. 124].

Выводи

Из всего выше изложенного мы можем сделать следующие выводы.

И конфликты, и мир как состояния взаимосвязи между политическими единицами, например национальными государствами, могут быть объяснены и разрешены только в том случае, если традиционное разделение на внутреннюю и внешнюю политику будет заменено концепцией, в которой также будут взаимосвязаны различные уровни анализа, включая различные секторы общества.

Опасно отделение друг от друга внешней, экономической и военной политики. Конфликты "чисто" политического, экономического, военного или иного характера встречаются редко; в большинстве случаев мы находим смешение причин. Идея о том, что мир и безопасность имеют политическое, экономическое, военное, социокультурное и т.п. "измерение", должна вдохновить аналитика на поиски взаимосвязей между этими измерениями. В особенности если обратиться к анализу динамики конфликтов, как в плане их эскалации, так и в плане их разрешения, часто можно обнаружить характерный эффект подпитки между: войны не только характеризуются боевыми действиями, но и имеют огромные политические и экономические последствия, как ожидаемые, так и непредвиденные.

В реальной политике очень редко проявляется, как это часто себе представляют, антагонизм между конфликтами и сотрудничеством в отношениях между обществами или внутри одного общества. В большинстве случаев — и даже в конфликтах с высокой степенью эскалации — налицо и конфликт, и сотрудничество; в некоторых случаях конфликты рождают консенсус, каким бы ограниченным он ни был. Это значит, что при анализе конфликтов должна изучаться взаимосвязь между сотрудничеством и конфликтами, а также что урегулирование конфликтов и миротворчество должны пользоваться существующим открытым или молчаливым консенсусом между конфликтующими сторонами.

Список используемой литературы

1. Андреев В. И. Конфликтология: искусство спора, ведения переговоров, разрешения конфликтов: монографія. — Казань : Фирма "СКАМ", 1992. — 138, с.

Дмитриев А. В. Конфликтология: Учебн. пособие для студ. вузов. — М.: Гардарики, 2000. — 318, с.
Конфликты в современной России (проблемы анализа и регулирования) / Под ред. Е.И.Степанова. — Изд. 2-е. — М.: Эдиториал УРСС, 2000. — 344 с.
Конфліктологія: Навчальний посібник. — К. : КНЕУ, 2005. — 315, с.
Кременюк В.А. О вероятности нового европейского конфликта // Космополис-1999. — М.: Полис, 1999. — С.142-148
Леженина Т.В. Межстрановые конфликты в Восточной Азии в 90-х годах 20-го столетия // Реформы вчера, сегодня, завтра: Вестник науч. информации. — 2000. — N 8. — С.30-46
Орлянський В. С. Конфліктологія: Навч. посібник для вузів. — К. : Центр учбової літератури, 2007. — 159, с.
Примуш М. В. Конфліктологія: Навч. посібник для вузів. — Київ : Видавничий дім "Професіонал", 2006. — 282, с.
Пронина Е., Пронин Е. Архетипы тотальной войны в локальном конфликте // Гос. служба. — 2001. — N 4(14) (дек. 2001 / янв. 2002). — С.18-29
Пряхин В.Ф. Региональные конфликты на постсоветском пространстве (Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье, Таджикистан). — М.: Изд-во ГНОМ и Д, 2000. — 344 с.
Скібіцька Л. І.Конфліктологія: Навчальний посібник для студ. вищих навчальних закладів. — К.: Центр учбової літератури, 2007. — 383 с.
Шишов А.В. Россия и Япония. История военных конфликтов. — М.: Вече, 2001. — 576 с.