Княгиня (1853) - Сторінка 6

— А вы таки, Микитовна, булы колысь, нигде правды сховать, таки добре дзындзюрысти, — сказал хозяин, наливая рюмку сливянки.

— Просты мене, Господы! Сказано — молодость, а в молодости чего не случается. А бывало, когда моя пташечка Катруся совсем выросла, то как только лягут спать паны после вечери, а мы и выйдем тихонько в сад, гуляем, гуляем, до самого света гуляем. А месяц так тебе и светит, как будто днем. А она еще, бывало, возьмет да и запоет: «Не ходы, Грыцю, та на вечерныцю», — та тихо, тихо, та сладко, так бы вот, кажется, и слушала б ее, слушала б, до самого б свету слушала б.

— Помню, хорошо помню, — сказал хозяин, — раз иду я вночи коло вашого саду, только слушаю, что-то поет, только не «Грыця», а другую какую-то песню. Я остановился и так простоял, как прикованный до тыну, до самого билого дня. Ничого сказать, прекрасно було слушать, как вона, бувало, заспивае.

— А поутру, спала ли, нет ли, вспорхнет, что твоя пташечка, и снова поет, и снова веселится, и никто, опроче меня, не знает, что ночью диялось. Ах, вот что я было чуть-чуть совсем не позабыла: есть тут, голубчики мои, недалеко од нашего села на Трубайли хутор майора Ячного. Вы его, Степанович, знаете, самого майора? Он и теперь еще здравствуе, благодарение Богу. А что за хозяин! Так и покойному нашему Демьяну Федоровичу не уступит. Правда, у него только всего-навсе десять хат на хуторе, так зато и хаты! Зато и люды! Что хата, то семья — душ десять. Известное дело, в добри та в роскоши живут. А у самого майора ставочок, млыночок, садочок, витрячок, а домик — что твоя писанка: чистенький, беленький, только смотри да любуйся. А что же, если б у него еще и хозяйка была б жива, а то он сам за всем хозяйничал. Правда, был у него сынок, но то, что еще, можно сказать, дытына, да и то не на глазах росло, а было где-то в школах, не знаю — в Киеве, не знаю — в Нежине.

А были они с нашим покойным великие приятели, бывало, или наш у него, или он у нашего, куска хлеба не съедят врозь, все вместе. На праздники приезжал к нему гостить и сын из школы, и только слава, что приезжал к отцу, а у нас, бывало, и днюет и ночует, и с моею Катрусею, бывало, и в поле, и в саду, и в покоях, одно без другого никуда. Я, бывало, гляжу на них та и думаю: «Вот вырастает парочка, так так, что на диво. Они просто одно для другого на свет Божий родилися». Так думал и майор, так думал и наш Демьян Федорович, а про детей и говорить нечего; да все так думали. Да не так думала Катерина Лукьяновна. Она спала и видела своего зятя или князя, или генерала, а о других и думать не хотела. Бывало, когда ему, бедному, приходило время отправляться в школу, то Катруся моя уже за неделю начинает плакать, а когда он уедет уже совсем, то она, бедная, просто в постель сляжет и долго после того не ест, не пьет ничего, — Бог ее знает, чем она и жива была.

Так-то они, мои голубяточки, росли, росли, да и выросли вместе, да и полюбилися, сердечные, на свое безголовья.

Господи! я уже в домовыну смотрю, а когда вспомню про них, моих пташечек, то как будто снова молодею. Бывало, уже перед тем, как им надо расставаться, сойдутся себе в саду, станут где-нибудь под липою или под берестом, обнимутся, поцалуются и долго-долго смотрят друг другу в очи, а слезы у обоих из очей так жемчугом и катятся, — знать, они чувствовали, бедные, что не дадут им жить одному для другого.

Вот он уже кончил свою школу. Покойный губернатор Катеринич взял его к себе в Киев, определил его в какую-то палату. Не умею уже вам [сказать], для чего он его определил в палаты. Вот он пробыл уже год в той палате, а на другой год приезжает к нам в гости, да и давай сватать мою Катрусю. Демьян Федорович, царство ему небесное, таки сразу согласились. И говорят, что лучше мужа наший Кати не найты и за морями. И правду говорили. Так что ж сама?.. Не Катруся сама, Боже бороны! а сама Катерина Лукьяновна? Уперлысь и руками, и ногами. «Как! — закричит, бывало. — Чтобы я свою единственную дочь отдала за хуторянына, за гречкосия\ Нет, лучше я ее в гроб положу, чем увижу ее, мою милую Катеньку, на хуторе Ячного! Что она там будет делать — индыков кормить, гусей загонять? Нет, не для того я ее на свет породила, не для хутора Ячного я ее воспитывала!» Фыркнет, бывало, и запрется в свои покои на целый день. А он сам около нее и так и сяк. Нет, хоть и не подходи — знай свое провадыть: князя или генерала, да и только! Покойный Демьян Федорович хотел уже было без ее согласия перевенчать, да, знать, Бог не судил ему это доброе дело. О Рождестве он заболел, вернувшися из Козельца, а на Середохрестний и Богу душу отдал.

Господи! и теперь страшно вспомнить! Как он, уже на вечной постели, просил ее, чтобы не отдавала Кати ни за князя, ни за генерала, а чтобы отдала ее за молодого Ячного или за кого другого, только за свою ровню. Нет, таки поставила на своем.

На тот грех, как раз в Чистый четвер, вступила драгуния в Козелец, да и заквартировала по хуторах и по селах на все лето.