Підземка - Сторінка 11

Судя по всему, возник какой-то переполох. На экране по большей части мелькают пейзажи района Цукидзи.

Дело в том, что я только накануне вернулся из командировки в Южную Америку, где провел десять дней. Едва вернулся, следующий день, Весеннего равноденствия, — выходной. Можно было пропустить и двадцатое. Но я посчитал, что и так долго не был в фирме, накопилось изрядное количество работы, и неплохо было бы там показаться. Но в офисе оказалось темно. Странно, почему так темно, подумал я. Вижу — по телевизору передают новости. Даже представить себе не мог, что все произошло в поезде, на котором ехал я сам. Но постепенно стало плохо, началось сужение зрачков. Сотрудники сообразили, что это — от отравления зарином, и посоветовали немедленно обратиться в больницу.

Сначала я пошел к местному окулисту. Тот сделал анализы: как ни направлял луч света, зрачок не реагировал. Там уже был полицейский, которого после анализов направили в больницу Акасака, расположенную с другой стороны. Там имелись капельницы и все необходимое. Кроме меня, было еще несколько пострадавших. У нас конвейером мерили давление и делали прочие процедуры. Но и в больнице Акасака противоядия не нашлось — тогда нас уложили на кровати и часа на полтора поставили капельницы. Кто чувствует себя нормально, можно идти. Приходите завтра. Мне даже анализа крови не сделали. Сейчас понимаю, что они в той больнице с анализами не торопились.

То, что это зарин, я уже тогда понимал. Симптомы именно те, о которых говорили по телевизору. Тот же состав, причем — начало поезда.

Опасения за свою жизнь?.. В больнице Акасака нами толком не занимались, я думал: вернусь домой как есть и умру (смеется). Хорошо, что я хоть догадался отойти назад немного. А сколько тех, кто сидели в том же вагоне, не поднялись и не передвинулись, а потом долго лежали в больнице. Это я узнал от приходившего позже следователя.

Зрачки все никак не восстанавливались, и мне пришлось десять дней ходить в больницу Акасака и к окулисту. Но лечением проведенное там время назвать нельзя. Нам даже не сделали анализ на уровень холинэстеразы[30].

По правде говоря, в тот день я проработал до половины шестого. Обедать не стал — было плохо. Аппетита нет. То и дело бросает в холодный пот, знобит, окружающие говорят, что лицо бледное. Подкосись ноги — отправили бы домой, но они не подкашивались… Все говорят, может, это аллергия на пыльцу. Я ведь только что вернулся из Южной Америки. Вот они и подумали на пыльцу. Но глаза не фокусируются, голова гудит. Хорошо, что возня с бумагами поручена женщинам, а основная моя работа — телефонные звонки.

Весь следующий день — выходной — я пролежал. В глазах по-прежнему темно, двигаться нет сил. Ночью не до сна — мучают кошмары. Вижу сон и открываю глаза. Охватывает страх: усни я сейчас — больше не проснусь никогда.

Сейчас я живу один, а тогда у меня была семья: жена и дочери. Извините за пикантные подробности (смеется). Семья-то была, но на самом деле ее как будто и не было.

Так вот, повесил я ту одежду, в которой ходил на работу, в шкаф, а ребенок возьми и скажи: глазки болят. У меня их двое. Старшая уже взрослая, младшая ходит в начальную школу. Вот она и говорит: больно глазам. Посчитал я: что-то тут не так, — и решил выбросить костюм и все остальное. Даже ботинки выкинул.

В конечном итоге, не обошлось без трупов, многие страдают от осложнений… Конечно, я ощущаю гнев от этого преступления. Но, пожалуй, мое восприятие несколько отличается от других пострадавших, ехавших в том же вагоне. Гнев никуда не денется, вот только я отделался сравнительно легко, поэтому мой гнев — больше не как заинтересованной стороны, а скорее такой, объективный. Личной озлобленности у меня почти нет.

Может, это покажется странным, но, сдается мне, я с давних пор не считаю, что не понимаю таких сект и царящего в них фанатизма. Я не отрицаю их в своем сознании. Меня с детства увлекали звезды и легенды, поэтому я стал моряком. Но я не люблю коллективы и собрания, поэтому не питаю интереса к религиозным организациям. Если подумать серьезно, я не считаю, что все там плохо. Частично понять могу.

Вообще — странно. В командировке в Южную Америку один сотрудник посольства в Колумбии пригласил меня в караоке. Я собирался сходить туда же и на следующий день, но передумал и пошел в другое место. Так вот, в том заведении, куда я не пошел, в тот вечер прогремел взрыв. Я обрадовался, все твердил себе: "хорошо, что в Японии все спокойно", — вернулся в страну, а на следующий день поехал на работу и попал в такую переделку (смеется). Прямо анекдот какой-то. Но, в отличие от Японии, в странах Южной Америки или Юго-Восточной Азии за смертью далеко ходить не нужно — она всегда вьется поблизости. Происшествия — норма жизни. В этом смысле в Японии все обстоит иначе.

По правде говоря, на следующий день после случившегося я предложил жене развестись. Наши отношения и так оставляли желать лучшего, поэтому я считал, что, когда приеду, пора бы завести об этом разговор. А тут инцидент с зарином. Но, вернувшись домой, я предпочел об этом умолчать. Из фирмы позвонили домой, объяснили жене: мол, произошло то-то и так-то, но реакции не последовало. Может, просто объяснения оказались неумелыми. Но для меня это стало решающим фактором. Естественно, в такой ситуации я был на взводе, и, может, поэтому о разводе само собой вырвалось.

Не инцидент с зарином — глядишь, не собрался бы с духом заговорить об этом. Происшествие не только аукнулось шоком, но и послужило поводом.

Жизнь в постоянных склоках привела к тому, что я совсем о себе не заботился. Я не исключал возможности умереть после случившегося и воспринимал бы эту смерть как еще одно происшествие. И в душе уже смирился с этим фактом.

Хобби? Рисую, режу гравюры. Живет за моим домом один профессиональный художник, беру у него уроки. По вечерам и в конце недели рисую сам. Преимущественно акварелью. Люблю пейзажи и натюрморты. Мне нравится размеренный образ жизни. Нравится вести разговоры с товарищами-художниками. О креветках говорить не хочется.

Я дремала, и это меня спасло.

Аи Кадзагути (23 года)

Г-жа Кадзагути родилась в квартале Матия токийского района Аракава, где и продолжает жить по сей день. Ей нравится там, и она ни разу не задумывалась о переезде. Живет вместе с матерью, сестрой на четырнадцать лет младше ее самой и отцом. Полноправный член общества, она понимает, что пора бы отделиться и зажить самостоятельно, однако, на радость родителям, продолжает жить вместе с ними.

Окончив старшую школу, она ходила в бизнес-школу на курсы обработки информации и бухгалтерии, затем устроилась на работу в некую швейную фирму. У фирмы было несколько собственных брэндов, за один из которых отвечала она. Сама она не считает себя сведущей в мире женской одежды, но именно ее не самая дешевая модельная линия была во вкусе как столичных нимфеток, так и дам в возрасте. Отец ее работал в этой же отрасли, благодаря чему она и нашла нынешнюю работу. Глубокого интереса к пошиву одежды не питала — ей было все равно, какая работа, лишь бы можно применять компьютер и "вапро"[31]

Любимая музыка — реггей, любимые виды спорта — сноуборд и серфинг. Одним словом, "не интеллектуалка", смеется она над собой. Любит ездить на природу. Все товарищи — начиная с начальной школы, по-прежнему с ними дружит.

Жизнерадостная, целеустремленная, вдоволь наслаждается холостой жизнью. Не вспыльчивая, по характеру — спокойная. По-видимому, пользуется у парней популярностью. Волосы прямые до плеч. Кстати, не столь важно, но ее мать — одного возраста с автором.

Четвертый год, как я устроилась в эту фирму. Работаю помощником начальника коммерческого отдела. Контролирую на компьютере складские запасы, разбираюсь с возвратом товара, разговариваю по телефону со смежниками. Кроме того — подсчет выручки и сверка чеков. В общем, сплошная коммерция.

Сейчас как раз период всевозможных показов одежды, и я очень занята. Определяется модельная линия на осенне-зимний сезон этого года. Мы — оптовики, раскладываем образцы, ждем, когда придут хозяева магазинов и сделают предварительный заказ. Вот и решается, сколько мы получим этих самых заказов. Жуткая работенка… Сейчас и так непростые времена, и хуже уже некуда… (смеется).

От дома на Матия до фирмы минут сорок. На линии Тиёда я еду от Матия до Нидзюбаси, оттуда иду пешком до Юракутё, пересаживаюсь и еду до Син-Томитё. На работу приезжаю где-то без пяти девять. Рабочий день начинается в 9:20, вот я и оставляю в запасе минут 20-25. Ни разу не опоздала. Почти всегда сажусь в один и тот же поезд.

Вагон битком. На промежутке линии Тиёда от Матия до Оотэ-мати ничего не поделаешь — даже пошевелиться сложно. Подняла руку — да так и осталась стоять. Входишь в вагон, и чувствуешь, как сзади напирают. Бывает, что некоторые специально щупают — так противно!

На станции Оотэ-мати пересадка на разные линии, там вагон пустеет. Но Нидзюбаси — следующая, и почти вся моя поездка проходит в переполненном вагоне. По порядку после Матия — Ниси-Ниппори, Сэндаги, Нэдзу, Юсима, Син-Отяно-Мидзу, Оотэ-мати… нечего и рыпаться. Остается только неподвижно стоять. Оказавшись в вагоне, стою недалеко от входа. Можно к кому-нибудь слегка прислониться и стоя поспать… Да-да, стоя дремлю. Причем не только я — многие. Тихо так закрывают глаза. Все равно не пошевелиться. Хорошо, приятно… Закроешь глаза и покачиваешься вместе со всеми.

20 марта — день происшествия — пришлось на понедельник, верно? Точно, понедельник. Как раз в ту пору у нас в отделе по понедельникам с 8:30 проводились планерки. Приходилось выезжать раньше. Выходить из дома до восьми — где-то без десяти. Села не в ту электричку. Вот что значит раньше — в вагоне было намного свободнее. Было куда набиваться народу. Войдя в вагон, я наметила место между выходом и сиденьем и, как это лучше назвать… прикорнула.

Обычно я сажусь во вторую дверь первого вагона. Прижимаюсь прямо по стеночке рядом с входом и не двигаюсь. Люди выходят и заходят, а я стою — не двигаюсь. Но со станции Нидзюбаси двери открываются с противоположной стороны, и в районе станции Оотэ-мати я перехожу на другую сторону вагона.