Путешествие во внутрь страны - Сторінка 7

— Вот «струя братской любви» так струя! — замечает черноглазая девица и заливается таким веселым хохотом, что даже господин в золотых очках, все время читавший газету и по бесстрастности и неподвижности скорее походивший на произведение искусства, чем на живую тварь господню, и тот переводит глаза с газеты на нее и улыбается.

Из «москвича» вся маслянистость снова испаряется, он слегка багровеет и говорит неровным голосом:

— Во всяком случае… во всяком случае, язвы родины врачуются слезами, а не смехом! Положим даже, что анекдот господина шутника, нашего спутника, справедлив, положим…

— Извольте положить-с, не сомневайтесь,— перебивает купчик.— Вся Москва знает-с, все радуются-с!

— Радуются? — вскрикивает черноглазая девица.— Радуются?

Затем снова заливается хохотом, который окончательно отрывает от газеты господина в золотых очках.

— Язвы родины…— начинает «москвич».

— Чему ж они радуются-то? — перебивает черноглазая девица.

— А как же-с не радоваться! — отвечает ей купчик.— Ведь свое-с, родное-с! И не то чтобы там от каких англичан или немцов научился, а сам, своим умом дошел-с.

— Да ведь он…

— Так что же такое-с? Хотя там от него и претерпели-с убыток, а все нельзя не почувствовать, что он молодец-с, политик-с… Голова, что называется, не сеном набита-с! Ну, и лестно-с, что и нас, дескать, бог не совсем своим промыслом обошел-с!

— Не обошел! Не обошел! — хохочет черноглазая девица.

— Язвы родины…— снова начинает «москвич».

Но черноглазая девица его снова перебивает:

— Расскажите еще про московские подвиги!

— Занятно показалось? — спрашивает купчик с самодовольной усмешечкой.

— Очень занятно! И вы отлично рассказываете: так все и видишь перед собою.

— Помилуйте-с! Это один комплимент-с!

— Ей-богу, не комплимент!

— Как можно-с! Мы понимаем-с, что это один комплимент-с…

— Ну, хорошо, как хотите… Скажите, правда это, что в Москве разводят гуано?

— Что-с?

— Гуано.

— Такого не слыхал-с, не знаю-с. Давно-с?

— Недавно.

— От кого изволили слышать-с?

— От одного знакомого.

— Кто такой на прозванье-с?

— На что вам его прозванье? Дело не в прозванье, а в том, что у вас в Москве разводят гуано!

Купчик делается серьезен и, видимо, начинает подозревать, что девица намерена над ним поглумиться.

— Неужели не знаете? У вас в воспитательном доме, на чердаке…

— А! Это голубей-то-с приваживали?

— Да, да! Ведь тоже молодец!

— Хозяин-с!

— Так это правда?

— Правда истинная-с. Обидели его, обидели-с! «Москвич» яростно обращается к купчику и, шипя, спрашивает:

— Вы от кого эти сведения получаете?

— Слухом земля полнится-с,— отвечает купчик.

— Хорошо-с.

Это «хорошо-с» произнесено столь зловещим тоном, что купчик несколько смущается, но показывать смущения не желает и потому улыбается по-прежнему, пощипывая и поглаживая свою бородку.

— Ну, расскажите! — говорит ему черноглазая девица.

— Что ж рассказывать,— отвечает купчик,— сами знаете-с!

— Да я только кое-что слышала, я хотела бы поподробнее узнать! Пожалуйста, расскажите!

Купчик только улыбается.

— Да что вы, боитесь, что ли, кого?

— Чего ж бояться мне-с? Я, слава богу, человек не подневольный-с. Слава богу, господ над собой не имею-с!

— Так как же это он приваживал голубей, а?

— Так и приваживал-с. Там у них пространнейший чердак-с, и вот там все и происходило-с. И дошло, наконец, до того, что уж не только чердаки-с, а и верхний этаж предопределен был голубям-с, вместе с младенцами-с… Ха-ха-ха! Подлинно, как есть, хозяин-с.

— Безумная, злобная клевета! — восклицает «москвич», не обращаясь ни к кому, а так, в пространство.

— Не клевета, а глубокая «струя братской любви»! — отвечает черноглазая девица с горьким уже смехом.— Известно, по крайней мере, сколько детей поморено за это время? — обращается она к купчику.

— Мор был большой-с, а в точности неизвестно-с,— отвечает купчик, поглаживая бородку.

«Москвич», с которым чуть не сделался удар, когда черноглазая девица упомянула о «глубокой струе», несколько оправился и обращается, шипя, как кипящий сироп, к купчику:

— Любезнейший! Ты сам из Москвы?

— Московские-с,— отвечает самодовольно купчик.

— А звать тебя?

— Андрей Иванов.

Андрей Иванов вглядывается в круглое, багровое от злости дворянское лицо, смекает, что вел себя неосторожно, смущается этим, но, сохраняя вид спокойствия и даже некоторого удальства, отвечает с прежнею улыбкою:

— На что ж это вам мое прозванье понадобилось-с? Аль вы ревизские сказки списываете-с?

Для негодования «москвича» нет выражений. Он задыхается, дрожит, слюна у него брызжет,— едва возможно разобрать, как он, захлебываясь, шепчет:

— Я ревизских сказок не списываю… но… я знаком ли-ч-н-о с градоначальником и… и одолжу его… если… если… уведомлю о твоих… гнусных… гнусных…